На помощь Ленинграду
Александра Яковлева призвали в армию в 1942 году, когда враг стоял под Москвой, а Ленинград был замкнут в кольцо.
— Мне тогда только-только исполнилось 18 лет, — рассказывает ветеран. – В родной деревне я последним комсомольцем был – всех забрали, в войсках людей не хватало. Дела комсомольские передал бригадиру. Пришёл как-то раз с гуляний с девчонками, под утро лёг спать, а тут мать будит: «Санька! Тебе повестку прислали».
В Гороховце тогда собирали маршевые роты – временно сформированные подразделения, направляющиеся на фронт для пополнения частей и соединений действующей армии. В одной из таких рот, двигавшихся на помощь защитникам Ленинграда, и оказался Александр Яковлев.
— Попасть в блокадный город можно было только по «Дороге жизни» через Ладожское озеро, — говорит Александр Яковлевич. — Наша разведка по дну аккуратно разминировала все мины, создала проход шириной 400 метров. Доставили нас ночью, запретили курить, приказали соблюдать тишину. Погрузили всех – целую баржу: не то, чтобы сидеть — стоять тесно было! Из охраны – один только пулемёт. Боялись: думали, что фашисты нас бомбить будут, налетят и всех потопят. Мы ведь были нагружены вооружением. Так всю ночь и ехали. Только переплыли, как немцы нас всё-таки увидали. Начали скорее десантироваться на берег, неподалёку упали два снаряда. Фашисты расстреляли баржу, и сколько там людей погибло – мы не знали. Побежали к узкоколейной дороге, погрузились в вагоны и поехали через весь Ленинград в 103-й полк.
В осаждённом городе
Из исторических хроник известно, что 103-й стрелковый полк, сражавшийся за северную столицу, входил в состав 85-й стрелковой Ленинградско-Павловской Краснознамённой дивизии. Дивизия прошла через всю войну, участвовала в прорыве блокады Ленинграда, воевала в Прибалтике – вплоть до мая 1945 года. Впрочем, в 1942 году для многих советских солдат слово «Победа» казалось далёким и несбыточным. Тут день бы продержаться.
— Вышел комиссар полка и говорит: «Товарищи красноармейцы! Вы прибыли сюда защищать наш великий исторический город! Дороги назад нет! Враг может пройти только через наши трупы!», — вспоминает Александр Яковлевич. – А мы стояли бритые все, ребятишки молодые. — «Вопросы есть?!» — Никто ничего не сказал – какие тут вопросы могут быть?
Комиссар поставил прибывших новобранцев на довольствие, показал материально-техническую часть и объяснил правила поведения в осаждённом городе. Передвигаться по улицам днём было нельзя – вся местность простреливалась фашистами. Машин в подразделении не было, тяжёлые грузы перевозили на лошадях.
— Немцы узнали, что советским войскам прибыло пополнение, и сбросили листовки, — рассказывает ветеран. – Комиссар полка запретил их подбирать, грозил расстрелом. Но один листок застрял в обломках, и на другой день я его нашёл и прочитал. Надо было сохранить, сейчас бы вам показал. Но я тогда комсомольцем был, держать у себя вражескую агитацию не стал. Листовка гласила: «Солдаты! Не слушайте своё командование! Ваша армия разбита! Она бьётся в агонии! Мы знаем, что вам здесь плохо, знаем, что у бойцов нет одежды, плохо с питанием, не хватает патронов. Приходите сегодня сюда (указывалось место), вас встретит воин Великой Германии! Приходите, вас накормят, и вы увидите своих матерей, сестёр, девушек».
Наступление
— Нам отмерили участок обороны протяжённостью в два километра, который предстояло защищать, — говорит Александр Яковлевич. – Были установлены заграждения из колючей проволоки. В нескольких километрах от нас – как от Никологор до Синяткино (примерно в трёх километрах. – Прим. авт.) – находились немцы. Так мы и лежали на позициях, по очереди ходили на кухню. В воскресенье немцы не стреляли – выходной у них был. Вместо этого они подводили большой рупор и включали радио, пропаганду вели, об успехах своих нам рассказывали, сообщали, какие советские подразделения уничтожены или сдались. А мы не только выжили, но и перешли в наступление!
Перед наступлением командир полка велел накормить бойцов. Оврагами подъезжали снабженцы на лошадях, а солдаты уже занимали позиции. Ни одного подразделения не было целого. В ротах оставалось человек по десять, а уж в отделениях и вовсе по двое-трое. Но остатки соединений оборону держали!
— Мне указали сектор обстрела, — вспоминает ветеран. – Пулемётчика нашего убили и вместо него поставили меня, хотя я ни разу из «Максима» не стрелял. Но что поделать – надо. Показали, где гашетка и прицел, – всё! Приказали поддерживать наступающую пехоту. Так начался наш бой с фашистами… Когда я дал первую пробную очередь, мой товарищ Витька закричал: «Сашка! Погляди на левую сторону! Во фланге не бегут ли?». Я поглядел, развернул пулемёт и дал туда очередь, две, три… Возня на фланге прекратилась, и наша пехота пошла в наступление. Прошли около километра, когда нас остановили. Фашисты заметили работающий пулемёт и начали артобстрел. Первый снаряд разорвался совсем рядом, расчёт разбежался в стороны. Затем снаряды начали ложиться в шахматном порядке и нас накрыли.
После боя
— Когда я очнулся, то увидел, что пулемёт как стоял, так и стоит, — вспоминает Александр Яковлевич. – Не попали в него! Сколько времени лежал без памяти – не помню, засыпало землёй. Потом мысль в голову пришла: «А вдруг я убит?» Но раз мыслю, значит, я живой! Попробовал встать, а одной ноги нет, другая – раздроблена. Позвал на помощь. Два здоровых красноармейца положили меня на плащ-палатку. Я был в памяти, скорее снял гимнастёрку и перетянул ногу ремнём, чтобы не вытекали остатки крови.
Передать тяжелораненого бойца в руки медиков оказалось непросто. Немцы вновь усилили артиллерийский огонь. Красноармейцы, пробежав с импровизированными носилками метров тридцать, оставили Александра Яковлева и стали искать укрытие.
— Так я и лежал среди разрывов, — говорит ветеран. – Утихло немного – солдаты опять подбежали. Я их спрашиваю: «Ребятишки, далеко ещё перевязочный пункт?». Ответили, что в овраге, и бегом потащили. В овраг спустились, а там девчонка-медсестра меня увидела и заплакала. Она упала мне на грудь и ревёт. Врач кричит ей, чтобы скорее делала укол. Ну, а после на лошади в госпиталь повезли. В госпитале стали резать – ноги подравнивать. Я уж и ругал врачей, говорил, чтобы тихонько резали. Девчонки стояли и держали меня, маску мне надели, а когда я перестал разговаривать, стали что-то делать.
Александр Яковлев спал два дня, и всё это время врачи подходили и проверяли: не помер ли боец? Молодость и жажда жизни взяли своё.
— Послушали – сердце работает, давай будить, — вспоминает Александр Яковлевич. – Стали бить по щекам, я проснулся, и одна девчонка спросила: «Как ты?». Ответил, что ничего. Она мне бумажку в карман положила. Там было написано: «Где бы ты ни был, сообщи нам, что ты живой». И стали меня выхаживать. После шестимесячного лечения я послал этой девчонке фотографию, где стою на протезах, с галстучком. Вот какой я стал, спасибо, что вытащили меня!
Комментарии