Куда нас везут?
Родился Владимир Евгеньевич в деревне Исаево Вязниковского района, где и рос до 6 лет, а потом переехал в совхоз «Пролетарий». Окончил среднюю школу в Сергееве и поступил в ГПТУ-12 на электросварщика. В 1984 году Владимир Мотявин окончил училище; затем по направлению от военкомата выучился в автошколе и в 1985 году призвался в армию.
— Нас забрали и привезли на областной сборный пункт во Владимир, — вспоминает Владимир Евгеньевич. – Сутки, наверное, ждали «покупателя» (вербовщика, обычно офицера, который забирает призывников в часть. – Прим. авт.). В общем, посадили нас в электричку, однако не сказали, куда везут. Добрались мы до Москвы, и там старший втихаря сообщил, мол, в стройбат нас забрали. Все пожали плечами: в стройбат, так в стройбат. Но вскоре всех пересадили на другой поезд, следующий в южном направлении. Так мы доехали до самого Киева и там уж начали всерьёз выпытывать правду у старших. Через какое-то время они проговорились, что на самом деле везут нас в ракетные войска. Это держалось в строжайшем секрете, и только по прибытию в часть мы всё узнали.
В учебной части в Лебедине новобранцев, как водится, помыли, подстригли, выдали им форму и погоны, а дальше — снова в путь. На полустанке в Кролевце солдат пересадили в грузовики и повезли в лес. Вскоре показались ворота части с надписью «Артиллерийские склады».
Прибывших определили в отдельную казарму – проходить курс молодого бойца. Здесь, помимо строевой, физической и боевой подготовки, с солдатами регулярно проводились политзанятия, на которых офицеры рассказали, что же такое РВСН.
— Всех водителей (и меня в их числе) определили в отдельный авторемонтный взвод, — рассказывает Владимир Мотявин. – В одной казарме с нами, только в разных кубриках, жили ребята из хозяйственного и обслуживающих взводов. Всего же в части были четыре казармы. В них жили солдаты без водительских удостоверений, которые заступали на дежурство в боевую зону.
Пропуски в боевую зону у водителей были. Владимир Евгеньевич вспоминает, что их, молодых солдат, впервые заехавших туда, поразили ангары. На первый взгляд – обычный холм, на котором даже деревья растут! Разве что с одной стороны у холма двери есть.
— Ну и, разумеется, оторопь взяла, когда я наши машины увидел, — говорит Владимир Мотявин. – Она стоит такая, а колесо с меня ростом! Я был подавлен, глядя на эту махину, и в то же время гордость за Вооружённые Силы испытал. Сейчас на вооружении страны стоит «Тополь-М». Основа у него всё та же, только на одну ось больше, чем в моё время. Ну а какая ракета была установлена – этого нам, конечно, не говорили. Не положено было этого знать.
Мобильная часть
Въезд гражданским людям на территорию закрытой зоны был запрещён. Всюду работали особисты, которые задерживали нарушителей и доставляли в часть. Словом, государственную тайну свято берегли и надёжно охраняли.
— Я служил рядовым водителем, который отвечал только за руль и за доставку, — рассказывает Владимир Евгеньевич. – Всё секретное, все двигатели – под пломбами. Нам разрешалось только сменить гидравлический шланг, если он вдруг полетит. Больше никуда лезть было нельзя, обслуживание и ремонт машин осуществляли специальные люди. Если они обнаруживали сорванную пломбу, то начинались серьёзные разборки, до уголовных дел доходило.
Часть РВСН, в которой служил Владимир Мотявин, была мобильной, все ракетные комплексы – передвижные. Во время учебной тревоги из ангаров выгоняли все машины. Вставали в десяти метрах от боксов и ждали команды. В случае боевой тревоги техника и личный состав должны были покинуть часть за 40 минут — это предположительное время подлёта вражеской ракеты. В части оставались только стены, а военнослужащие уходили на секретную точку.
— С того момента, как объявлялась боевая тревога, мы полностью экипировались, — говорит ракетчик. – Наша передвижная ремонтная мастерская (ПАМ) уходила из части и месяц несла боевое дежурство. Были постоянные проверки из Москвы, над головами вертолёты летали… В ходе одного из таких учений меня наградили отпуском на 10 суток. Это было в 1986 году. Наш ПАМ, как проверяющие ни старались, так и не был найден с вертолёта.
А ещё Владимир Евгеньевич рассказал, что большая часть учений проводилась в ночное время. Из расположения войсковой части выдвигались в сумерках. За час до этого выезжала комендантская служба, которая полностью перекрывала трассу «Москва-Киев».
— Шли только ночью. Скорость на трассе – 80 километров в час, в населённом пункте – 60, — вспоминает Владимир Мотявин. – Наши автомобили играли роль «прокладок» между «МАЗами», чтобы при аварии сохранить машины, стоящие на боевом дежурстве. Поэтому кабина всегда должна быть приоткрытой, чтобы успеть выпрыгнуть в случае чего.
Украинские яблоки
В годы службы Владимира Мотявина ситуация на Украине была относительно спокойной, хотя жители западных регионов уже тогда очень не любили русских.
— Западники и в нашей части были, — вспоминает вязниковец. – Служили сержанты из Харькова и из Николаева. Как они враждовали между собой! Один кричит: «Ты моего деда убил!». Второй в ответ: «Вас всех надо было поубивать!». Ну а у нас, в Сумской области, всё спокойно было. Мы часто даже подвозили украинцев, особенно пожилых. Подбросишь, а они в хату затащат. Накормят до отвала, с собой дадут порубать. Если дед-фронтовик, то он втихаря и махорки своей насыплет, и тайком от старшего горилки плеснёт.
Годы армейской службы Владимир Мотявин вспоминает с теплотой и ни о чём не жалеет.
— Всякое, конечно, бывало, — говорит он. – И молодых гоняли… В первое время и мне доставалось. Однако над новобранцами не издевались. Просто, пока молодой, ты должен быть занят, чтобы тебя не тянуло никуда. А когда дембель увольняется, он молодому все свои «нычки» оставляет – рассказывает, куда в самоволку ходил и так далее. У нас, например, ходили за яблоками. Переодевались в трико, и – в сады. Сторожа знали, что мы военнослужащие, поэтому разрешали брать яблоки, только чтобы с деревьев не рвали. С земли – сколько угодно, хоть машину заводи!
Остаётся добавить, что так оно всегда и бывает. Разумеется, если ты нормальный вменяемый солдат. Память стирает всё негативное, и остаётся только светлая грусть об армейской юности. Да ещё вкус этих самых спелых яблок, у каждого – своих.
Комментарии