После строительства московско-нижегородского шоссе в 1840 году, на нем были учреждены почтовые станции. Их не стоит путать с почтовыми отделениями. На почтовых станциях (одну из которых описал Пушкин в классической повести «Станционный смотритель») в ту пору путешественники, следовавшие по казенной надобности, меняли уставших лошадей на свежих, отдохнувших, которых на следующей станции заменяли опять и, таким образом, могли передвигаться достаточно быстро. При этом существовали правила, кому сколько лошадей давать и в какой очередности. Чем выше чин и должность проезжающего, тем быстрее его обслуживали и больше лошадок ему полагалось. Разумеется, генералы, а, тем более, министры обслуживались в приоритетном порядке. Но, как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги…
В 1860 году во Владимирской губернии полным ходом велось строительство первой в нашем крае железнодорожной линии Москва — Нижний Новгород. От Москвы до Владимира «чугунка», как тогда стали называть невиданную прежде магистраль, уже была почти готова и по ней планировали пускать пробные поезда. А вот от Владимира до Коврова и далее до станций Вязники и Гороховец железнодорожное полотно еще только укладывалось. Осмотреть эту крупнейшую по тому времени стройку и прибыл сам главноуправляющий путями сообщения и публичными зданиями (так многословно тогда именовалась должность министра путей сообщения) Константин Чевкин. До Владимира и Коврова он добрался без приключений, но по пути в Вязники его ожидал неприятный сюрприз.
Ехал Чевкин со свитой по нижегородскому шоссе от станции к станции. В деревне Дроздовке на тогдашней границе Владимирского и Ковровского уездов лошадей ему заменили без проблем. А полагалось их немало. Министр в чине полного генерала от инфантерии (соответствовал нынешнему генералу армии) и в почетном звании императорского генерал-адъютанта шел в «лошадином» рейтинге по высшему разряду. Его тяжелую генеральскую карету тянули сразу шесть коняг, плюс еще четыре везли коляску свиты, а еще три лошади полагались охранникам министра. Таким образом, на каждой почтовой станции министр забирал сразу 13 лошадей. На очередной почтовой станции в селе Павловские Дворики (ныне Павловское Ковровского района) положенных высокому путешественнику лошадок тоже кое-как наскребли. Кортеж летел с максимально возможной скоростью: ямщики знали: задержишь, сердитый генерал может приказать высечь, а потрафишь — щедро наградит.
А вот на следующей станции, уже в Вязниковском уезде, в деревне Симонцево, случился конфуз. Подскакав туда в туче пыли, министерский кортеж остановился для перепряжки очередных свежих лошадей. Но перепрягать было нечего! Буквально за полчаса до прибытия Чевкина в Симонцево примчались следовавшие из Нижнего в Москву и в Петербург фельдъегери — государевы гонцы, везшие важнейшие (в том числе секретные) письма и документы. Каждому из них в тележку полагалось запрячь по четыре лошади. Еще одну тройку забрал тоже направлявшийся в сторону первопрестольной тайный советник (гражданский чин, равный генерал-лейтенанту). На станции полагалось иметь 15 лошадей. За расходом 8 лошадей, увезших фельдегерей, и генеральской тройки должно было остаться 4. Но на месте не оказалось и тех, так как двух коняг местный ямщик забрал на «пару часов» для перевозки своих знакомых (решил подкалымить в рабочее время). И тут в Симонцево прибыл Чевкин.
Как министр, он был главным начальником над всеми почтовыми станциями. И как раз ему в Симонцево станционный смотритель коллежский регистратор Василий Дианин почтительнейше доложил: «Ваше Высокопревосходительство, лошадей нет!»
Чевкин имел репутацию очень умного человека с крайне неуживчивым характером. Он умудрялся ругаться даже с коллегами-министрами, не говоря уже о подчиненных, и за свою колючесть заработал в столице прозвище «ёж в эполетах». И этот самый высокопоставленный еж, только что мчавший во всю конскую прыть, вдруг оказался в пыли на симонцевской обочине без какой-либо возможности двигаться дальше.
Собственно, две лошади на станции были, но они огромный генеральский экипаж просто не сдвинули бы, а ехать в коляске, запряженной парой, как какой-нибудь прапорщик или даже купец, да еще и без свиты и конвоя, министр и генерал не пожелал. В адрес несчастного станционного смотрителя Дианина он метал такие громы и молнии, что, казалось, из генеральского рта вылетают не слова, а испепеляющий дым с пламенем, как у сказочного Змея-Горыныча. Дианин, было, послал за крестьянскими лошадями, которых в экстренных случаях можно было привлекать для перевозок, но на его беду день стоял погожий, и симонцевские мужички оправились в поле и на сенокос. Ехать же дальше на уставших лошадях с павловской станции тоже было нельзя. Только что мчавшиеся во весь опор предельно измотанные лошадки, которых никто не жалел (лишь бы до следующей станции быстрее добраться) прибыли в Симонцево, что называется, на грани. Еще с десяток-другой верст подобной скачки, и они могли бы пасть.
Долгих четыре часа всесильный министр провел на Симонцевской станции. За это время в Симонцево прискакал, извещенный нарочным, начальник вязниковской уездной полиции поручик Федор Карякин, энергичными действиями которого кое-как собрали потребное число крестьянских лошадей. Смотритель Дианин к тому времени совсем пал духом. Как минимум он ожидал позорной отставки, что для него и его семьи с маленьким ребенком означало остаться без куска хлеба. По максимуму же мелкого чиновника министр тогда вообще мог отдать под суд и отправить в бессрочную сибирскую ссылку.
Однако обошлось: когда карету, наконец, принялись запрягать, Чевкин, «перегорев», уже вполне мирно пил чай, поданный молодой женой 37-летнего Дианина 27-летней красавицей Лизаветой. Злые языки говорили потом, что сначала бушевавший министр, которому тогда шел 58-й год, столь радикально смягчился лишь потому, что ему очень понравилась пригожая и ласковая жена симонцевского смотрителя.
В итоге министр уехал, а смотритель остался — на своей прежней должности, даже без выговора. Так что в центре Симонцево, где когда-то стояла та самая почтовая станция впору куда-нибудь повесить мемориальную доску: мол, в 1860 году на этом месте министр и генерал, сенатор и член Государственного Совета Чевкин (историческая личность!) два часа ругался, а потом еще два часа ухаживал за симпатичной станционной смотрительницей…
Комментарии