Существует устойчивый стереотип о том, что в старину на Руси народ был гораздо более целомудренным, а девушки непременно хранили девственность до заключения брака. Однако на самом деле такое представление не более чем миф. Архивные документы о жизни крестьян Владимирской губернии, в том числе и Вязниковского уезда, свидетельствуют, что добрачные связи девиц существовали даже в весьма патриархальном по нынешнем временам XIX столетии, не говоря уже о начале XX века. Причем известны высказывания местных жителей той поры, согласно которым число «честных девушек» в тогдашних владимирских селах и деревнях составляло лишь около 20 %, а то и еще меньше! А отношение крестьян Владимирского края к забеременевшим незамужним особам было более чем снисходительным. Что же касается соблазнителей, то их даже за глаза никто не обвинял…
По свидетельству священника Федора Васильевича Казанского, до назначения на приход с 1886 по 1891 гг. служившего надзирателем духовного училища, потеря девственности крестьянскими девушками не считалась каким-то преступлением, об этом крестьяне отзывались «преравнодушно». По оценке батюшки, в известных ему деревнях «честных девушек из десяти одна или две». «Честными» тогда как раз и называли тех, кто хранил девственность до брака. При этом к беременной незамужней девице посторонние относились не только снисходительно, но даже с некоторым уважением, так как девушка, «принявшая грех, приняла и стыд» и не погубила невинную душу младенца. Правда, родные, порой, такую девицу могли и побить «за позор роду и дому». А вот парней в вольном обращении с девушками никто и не думал порицать. «Такие нравы!» — с упреком восклицал почтенный сельский батюшка. Впрочем, все вышесказанное относилось лишь к последствиям любви по взаимному согласию. Насильников крестьянское общество единодушно осуждало и преследовало, как по закону, так и самосудом.
Наблюдения иерея Казанского, очевидно, не были уникальными. Так, нашем крае девственности новобрачной крестьяне не придавали особого значения. Подобным образом, к примеру, обстояло дело в деревне Перово. Жених, обнаруживший, что молодая не девственна, мог упрекать ее лишь в том случае, если имел возможность указать на конкретного обольстителя. А на нет — и суда нет! Правда, втихаря новобрачный мог поколотить обманувшую его девушку, но развод в таком случае все равно категорически не допускался.
Не считалась весомым поводом для развода и неспособность мужа к супружеской жизни (понятие «импотенция» тогда еще не было в ходу). Крестьяне были убеждены, что причиной мужского бессилия является наведенная колдуном или колдуньей порча, которую просто надо снять, и тогда все обязательно придет в норму! При этом в качестве верного лекарства от импотенции признавалось… богословское сочинение «Сон Богородицы», которую следовало даже не столько читать, сколько просто хранить в доме молодоженов в течение 40 дней после венчания. Говорят, помогало!
В старину существовал целый обряд проверки девственности новобрачной утром после первой брачной ночи. О нем подробно рассказал член Русского географического общества из Владимирской губернии Петр Ильич Гундобин. «Честную» невесту в окровавленной рубашке выводили к гостям, делая упор на видимые признаки лишения девственности. Затем жених земно кланялся тестю и теще и при всех благодарил их за «хорошую державу» дочери. При этом гости непременно должны были начать бить посуду, но, очевидно, не всю, так как затем начинался пир горой, и без тарелок и стаканов было не обойтись.
Если же невеста не была «честной», то ее родителям негодующие родственники мужа подносили треснутый стакан с вином или худой горшок, а в особо тяжком случае на тестя и тещу жених с сородичами даже мог надеть лошадиный хомут. После такого афронта свадебный пир, который обычно продолжался несколько дней, сразу же прекращался и все разъезжались. Однако и тут брак не расторгался. Правда, какие после этого могли быть совет да любовь, можно только догадываться. Существовал вариант предотвращения скандала: муж мог взять вину на себя и публично объявить: мол, это он не утерпел до свадьбы! Тогда пир возобновлялся, а инцидент считался исчерпанным.
Порой в деревнях имели место случаи сожительства жены сына с его отцом. Так как невестка именовалась снохой, то такие порочные связи называли «снохачеством», а развратный свекор презрительно назывался «снохач». Существовало устойчивое поверье, что если при подъеме нового колокола на колокольню среди народа присутствует снохач, то ничего из такой затеи не получится. Колокол или сорвется, или вообще его не удастся оторвать от земли. Вязниковскими крестьянами кровосмесительство почиталось куда большим грехом, нежели сожительство с чужим человеком на стороне. Однако в целом к снохачу относились скорее насмешливо, нежели негодующе.
Даже в позапрошлом столетии во Владимирской губернии уже существовали и женщины вольного поведения. Например, в селах близ Московско-Нижегородского шоссе зафиксированы факты проституции еще в 1890-е годы. «Жрицами любви» там, как правило, выступали солдатки — жены служивых (а царская служба тогда была долгая, с 1874 года в сухопутных войсках призывники служили по 6 лет, а во флоте — по 7), а клиентами — проезжие приказчики. При этом в народе про таких дам говорили, что они «затылком наволочки стирают». Проституцией подчас занимались и молодые крестьянские вдовы, причем такие случаи в основном имели место там, где возникали фабричные поселки. Тот же священник Федор Казанский подчеркивал, что «молодые вдовы все предаются разврату, пока не наступит второе замужество». При этом пожилые селяне такой образ жизни порицали, говоря, что «раньше греха было меньше, а стыда больше».
Нередко в селах и деревнях встречались семьи с «беспорядочной жизнью» супругов, изменяющих друг другу. В том же Вязниковском уезде духовенство отмечало, что на прелюбодеяние местные крестьяне «смотрят различно, иногда равнодушно, иногда с презрением». Как правило, уличивший жену в неверности муж в кровь избивал свою благоверную. При этом крестьянский «мир» всегда становился на сторону обманутого супруга. В Шуйском уезде Владимирской губернии известен случай, когда пытавшийся «учить» гулящую жену муж, в конце концов, смирился, заключив, что «из нее дурь не выбить». В свой черед крестьянки, чьи мужья «ходили налево», в отместку заводили себе любовников.
Крестьянские жены могли получить документ (так называемый «билет»), позволяющий устроиться на работу на стороне, например, на фабрику, только с согласия мужа. Поэтому порой такие работницы вынужденно отдавали своим мужьям, в том числе нелюбимым и гулящим, часть своего и без того не слишком большого заработка, так как иначе они могли оказаться «не выездными» из своего села или деревни. А вот случаи разводов из-за неверности супругов в старой владимирской деревне были достаточно редки.
Отдельно стоит остановиться на проблеме внебрачных детей. Их называли «крапивниками». Точно так же звали «бастардов» и в других уездах Владимирской губернии. Нередко такого ребенка в насмешку называли по отчеству матери: Настасьич, Пелагеич или Матренич. Порой внебрачных детей подкидывали «к тем домам, где нет детей и где, по слухам, желали бы взять ребенка на воспитание». Известны случаи, когда подкидыша оставляли у дома его отца — в качестве мести, или же приносили прямо в церковь. А вот аборты во владимирской деревне категорически осуждались. Это расценивалось как убийство «невинной душеньки» и почиталось тяжким грехом. Замужние крестьянки не прибегали к подобному «залечиванию» никогда, и лишь девицы порой пользовались услугами знахарок для вытравления плода, причем тайком, стремясь избежать непременного в случае огласки всеобщего осуждения и позора.
Комментарии